Мой милый друг!
Здравствуй!
Я пошел на поправку, надеюсь и у тебя все хорошо.
В предыдущем письме я обещал тебе рассказ, историю о той хрустальной особе с серебряными звездами в глазах, что встретилась мне в пору юности в месте лесном, на загляденье дивном и чарующем. А кстати, ты же видела ее (зовут ее Яна), хотя, вероятно, об этом и забыла.
Вспомни, мой милый друг, однажды показал тебе я снимок, старую фотографию, сделанную на берегу громадного озера, в компании, праздновавшей возвращение мое с армейской службы. Помнишь девушку, блондинку с длинным каре, улыбчиво позировавшую в фуражке? Да, это и была она, но с момента нашей первой мимолетной встречи к тому времени прошло лет семь-восемь, пожалуй.
Мы повстречались за несколько недель до того, как сделан был снимок, встретились удивительно, хотя и в большой степени банально, как посчитали бы многие, у общих знакомых, в квартире, в которую каждый из нас забрел тем вечером совершенно случайно. Я узнал ее сразу, глазам своим не поверил и был крайне взволнован, сердце билось бешено, других не слышал и не замечал, а она присматривалась ко мне, слегка морщила лоб, гадая, где и когда могла видеть меня. Шумная компания не помешала нам, и мы впервые остались наедине, случилось так, что вышли на балкон одновременно и одни, улыбнулись друг другу и стали смотреть в темное небо, разговорились. То была ни на что не похожая встреча, абсолютно лишенная смущения, свойственного знакомству.
Я остро почувствовал, что обрел родного человека, ту самую неповторимо близкую душу, о существовании которой так много говорят, с которой так легко всегда, и беседа наша протекала замечательно. Мы не могли наговориться, пусть и говорили впервые, а может и не впервые, может, наша беседа была лишь продолжением чего-то мистического, оставшегося в прошлом и когда-то недоговоренного. Может быть там, в таинственной древности были мы очень близки, но вынужденно расстались, успев дать зарок, что однажды, спустя века, спустя любые сложные эпохи и расстояния разыщем друг друга, где бы мы ни оказались, и никогда больше не расстанемся.
Мы и не расставались почти последующие несколько недель. Проводили дни вместе, обычно с моими друзьями, но иногда она покидала нас ненадолго, куда-то уходила, а возвращалась задумчивой и печальной. Это тревожило меня, но плохие предчувствия я гнал прочь, поскольку был счастлив и потому слеп и глух, но теперь-то я знаю, что напрасно не обращал внимания на тревожные знаки. Ее отсутствие становилось все длиннее, уходила она все чаще.
Я разузнал – Яна связана была с дурными людьми, с уголовниками, однако никогда не говорила мне об этом. Я выяснил, что воспитывали ее бабушка и дедушка, те самые, что встретились нам с отцом в том чудесном лесу, но они умерли чуть более года назад, один за другим, в течение недели. Яна осталась одна, внезапно, осталась наедине со своим неразделенным горем, юная, только что справившая совершеннолетие, что тоже, видимо, сыграло роковую роль. Не оказалось никого рядом с нею, близкого и надежного, правильного и способного направить, а посторонние считали ее взрослой и самостоятельной, хотя она была еще совсем ребенком, и как бывает, возникли люди темные.
Привлекла их, конечно же, квартира, у Яны она была двухкомнатной, в центре города. К тому моменту, когда мы встретились после многолетней разлуки и впервые заговорили, Яна уже переехала. Друзья-уголовники уговорили ее квартиру обменять на комнатушку в общежитии, а разницу в деньгах выманили и прокутили. И все же был тогда еще способ вытащить ее из трясины, не с головою ушла она в нее, и я твердо намеревался его использовать.
Та поездка на озеро стала одним из моих важных шагов, и ей все очень понравилось. Вернувшись в город, мы, ночью густою, долго стояли на улице перед ее домом, крепко обнявшись, уткнувшись друг другу в плечи, не шевелясь. Должно быть, если кто и заметил нас тогда, то верно подумал, что стоят сумасшедшие. Мы же не могли отпустить друг друга, разомкнуть объятия, словно знали, что отпустить нельзя, что если это сделать, то все немедленно закончится, рухнет и теперь уж навсегда, что не найдем мы больше друг друга ни через столетия, ни через годы и даже дни. Да, как безумные, как маленькие дети, поддавшиеся бурному необъяснимому и нежному порыву, стояли мы, крепко обнявшись, стояли, может, час, а может и два, не проронив ни слова, и Яна тихо плакала, а я гладил ее по мягким душистым, пропахшим летом волосам и отгонял пугающие думы.
Когда же она первой отпустила меня, то заглянула мне в глаза и спросила с надеждою:
– Ты будешь обо мне заботиться?
– Да! – взволнованно вскричал я – в ночи голос мой прозвучал очень громко – и было это чистою правдой.
– И так будет всегда? – тише спросила она, взглянув на меня странно, с какою-то тайной в погрустневших влажных глазах.
– Да-да, всегда!
Она облегченно улыбнулась, легким поцелуем скользнула по губам моим и стремительно ушла.
На следующий день я пришел к ней в общежитие, и мне сказали, что Яна съехала, не сказав – куда, не оставив адреса.
Теперь ты знаешь, мой милый друг, что наше с тобою горькое расставание было не единственным в моей жизни. Я грущу и тоскую по тебе, я очень скучаю.
Скучал и по Яне, но по-иному, наводил справки, встречался с приятелями сомнительными, которые приняли меня совсем недружелюбно и угрожали расправой. Мне удалось выяснить, что из города нашего уехала Яна с парнем, тертым уголовником, который лишь недавно освободился из колонии, где провел лет семь за вооруженный разбой. Я гадал, что могло в нем привлечь ее, как вообще он ее встретил, страдал, конечно, юность же, но ничего поделать не мог. Итак, судьба вновь разлучила нас и постепенно стирать стала образы Яны из моей памяти. Так было до прошлого года.
И вот он снова пред глазами, прошлый год, все точно так, как было – подробности увидел я, уложенный в постель проснувшейся болезнью.
Гостил я у родителей.
Весна, теплый вечер, я иду домой, был в магазине, звезды начинают проступать на темнеющем небе, в кронах шуршат, жужжат и копошатся занятые чем-то своим майские жуки. Их мириады! Мне хорошо, настроение превосходное и дарит его сам прекрасный вечер.
Слева тянется забор, это больничный забор, и из разделяющих его ворот метнулась тень. Я едва успел ухватить взглядом фигуру, на какой-то крохотный отрезок времени высвеченную овалом фонаря и умчавшуюся вперед. Знакомое привиделось мне в ней. Я сделал еще шагов сорок, может, около полусотни и та же фигура, темная и пугающая, отделилась от заканчивающегося забора.
– Молодой человек, десять рублей не дадите?
Голос низкий, с хрипотцой, но будто бы знакомый, однако не молящий, а скорее равнодушный. Десять рублей? Что в наши дни десять рублей? Машинально лезу в карман. Протягиваю монету, фигура вырывается из тени, в очередной овал фонаря, и я, пораженный, узнаю. Длинное светлое каре и те же черты, только взрослее, резче и суровее. Удивительные глаза, ранее космически чарующие, теперь другие, они больше не наивные, а мудрые и печальные, бурлящие. Слегка приподнимается от удивления ее бровь. Я смотрю с недоумением… Старая застиранная и рваная футболка, мужское трико, не по размеру, и сланцы на босых ногах. Глазам своим не верю – где прежняя красавица Яна?
Она поняла, быстро опустила протянутую руку, убрала ее в тень и сама скрылась в ней поспешно.
– Привет… – глухо донеслось из пустоты.
– Привет…
Неловкое молчание, мириады майских жуков над головой и разгорающиеся звезды. Потянуло как будто ночною уже прохладой. Или так показалось?
– Не смотри.., – сказала она тихо. – Не смотри на меня, я не такая… Я не всегда такая. Только сегодня, но так вышло.
Она умолкла. И я вдруг осознал, что если сейчас же ничего не скажу, не отвечу, то она снова исчезнет, растворится в подзаборной тени. И встречу ли я ее еще когда-нибудь? Но что сказать и как?
– Постой! – вскричал я, махнув рукою в пустоте – в тщетной попытке взять ее за руку. – Я очень рад тебя видеть! Пожалуйста, не уходи!
– Мне надо идти, прости…
– Так давай встретимся в другой раз и в ином месте, хоть завтра, да-да, завтра же, я приду, куда ты скажешь.
– Хорошо, – донеслось из пустоты. – Завтра вечером, в семь часов, в парке.
Я ждал встречи с тем же нетерпением, с каким ждет свидания влюбленный студент. Волновался, хотя при родных старался и виду не показать.
В парке нашел ее сидящей на скамье. Она пришла задолго до меня, это сразу стало ясно, сидела, положив ногу на ногу, и смотрела почему-то в небо. Выглядела прелестно, от вчерашнего вида не осталось и следа, на ней было легкое платье, темно-синее в мелкий белый горошек с белым же аккуратным воротничком. Широкий красный пояс и красная сумочка. Туфли на среднем каблуке, черные. В руке – тонкая сигарета. Прическа, строгий макияж. Старалась, и перемена была разительной.
– Да, я иногда курю, – сказала она, заметив, что я смотрю на нее. – Привет!
Я кивнул и присел рядом.
– Как ты? Мы не виделись с тобой… Лет десять прошло, не иначе. С тех пор, как ты внезапно исчезла…
– Но ведь и ты уехал.
– Возможно, я бы остался.
– Возможно, – глухим эхо отозвалась она. – Когда я вернулась, тебя в городе уже не было. Наверное, надо было тебя искать, но я не стала. Побоялась спросить твоих друзей, постеснялась пойти к твоим родителям. Так и жила – верила, ждала.
– Ждала, правда? Я этого не знал! А как же… твой друг, тот парень?
– А, он… Его же снова посадили, я осталась одна. Потому и вернулась.
– Но почему ты уехала? Что за власть была у него над тобою? Ты любила его?
– Власть? – усмехнулась она. – Да, власть у него была, кажется, один ты в городе не знал.
– Не знал? Ах да, конечно, понимаю, только я думал, что говорят так нарочно, чтобы позлить меня. Так это была правда – про наркотики, про героин?
– Героин?.. О, это было начало. Они всегда так поступают. А дальше, когда ты уже полностью зависишь от них, начинается сущий ад. Знаешь ли ты, что такое «чернушка»? Дай бог, чтобы на своем опыте и не узнал никогда, потому что «чернушка» – это такой дешевый наркотик, с ним долго не живут. Это край жизни, предвестник смерти, и если ты на него подсел, то это означает, что тебе уже все равно, что ты живой покойник и что от вечной муки ты готов сделать все, что угодно, убить, украсть, зубами вырвать горло бродячей собаке, лишь бы унять ее, успокоить эту боль. И ты готовишь «чернушку» из сорной травы, пахнет которая отвратительно и черна на вид, всегда страшно травить себя ею, но с каждой минутою кажется она тебе все лучше, все желаннее, а потом… Потом ты отключаешься, не знаешь и не чувствуешь, не помнишь, кто с тобою и что с тобою, приходишь в себя и все повторяется.
Она помолчала и продолжила.
– Знаешь, я ведь тоже была в колонии…
– Что?..
– За кражу. Забралась в чей-то дом, ты не представляешь, как трудно жить с болью и как много надо прокалывать, как много надо денег. Залезла в чужой дом, но поймали. Мне было не стыдно, хотя раньше я сгорела бы от стыда даже при мысли о том, что могу преступить закон, кого-то обидеть или что-то своровать. Все изменилось. Я ни о чем не жалею, если ты спросишь. В колонии провела почти год, выпустили условно-досрочно. Отвыкла зато от дряни…
Она предложила отправиться в кафе и, хотя мне хотелось побыть с нею наедине, чтобы никто не мешал, я согласился. К счастью, мы нашли тихое местечко, дешевое, дали нам отдельный кабинет. Я заказал вино, принесли какую-то закуску, она достала из сумочки сигарету, щелкнула зажигалкой. Движения ее были изящны, но я заметил, как подрагивают ее руки, и что пальцы у нее, кончики пальцев, теперь будто бы другой стали формы, из округлых превратились в квадратные, из белых – в желтые. Ногти пострижены были очень коротко, но окрашены ярко, красным – вероятно, утром, перед нашей встречей.
Я рассказал ей о себе, о том, как прожил прошедшие годы, что видел и где побывал, с кем встречался, как трудился и отдыхал, поделился планами, вспомнил и о несбывшемся. Нам было поразительно легко вместе, и постепенно я проникся подзабытою близостью родного человека. Она слушала восхищенно, с неподдельным интересом, и мой рассказ, казалось, перенес ее в иную реальность, в которой она смогла хотя бы на время забыть свою собственную жизнь. Она улыбалась, и в глазах ее замерцали знакомые звезды.
– Ты вспоминал обо мне? – спросила она вдруг, прерывая меня.
– Да, часто.
– А я не только вспоминала, – сказала она, взглянув пронзительно. – Я ведь представляла себе нашу жизнь, придумала ее и проживала день за днем. За решеткой у всех были свои истории, такие романтичные. А я молчала, сторонилась и слушала. Было горько, обидно, душила зависть, хотелось, чтобы и у меня была история и не как у других, а гораздо лучше. Однажды я стала рассказывать. Врала… Поначалу это были какие-то общие фразы, наивные: я и ты, у нас любовь, ты – романтик, а я немного капризна, но мы все преодолеваем вместе, у нас назначена свадьба, мы думаем о детях, о собственном доме, о будущем. А дальше – как полагается: злодейка-судьба, меня подставили, сфабриковали дело, ты бился, но вытащить меня не смог, мне дали срок, однако ты ждешь меня, и когда я выйду на волю, свадьбу сыграем в тот же день.
Она взяла паузу, затянулась.
– Но всем понравилось и начали просить подробности, наверняка догадывались, что вру, но слушали и как слушали! Меня же это вдохновляло, возможно, придавало сил и помогло пережить то время, отойти от зависимости, переосмыслить прожитое. Я увлеклась так, что к концу срока уверовала сама, а когда вышла, то разочарование было страшным. А теперь мы здесь, с тобою, наедине – и я не верю в это.
– Но это правда…
– Скажи, а ты мечтал? – спросила она вдруг, подавшись вперед и улыбнувшись с ожиданием, и глаза ее заблестели как в юности. – Проживал ли ты нашу жизнь такой, какою она могла бы быть?
– Да…
– Расскажи!
Я вздохнул. И рассказал, конечно, о том, как мечтал провести с нею жизнь, какие строил планы. Ее же интересовали детали.
– Давай себе представим, ну на ближайшие хотя бы пять минут, что ничего в прошлом не было, вплоть до того момента, когда мы расстались. И не было того парня, положим, я ему отказала, и он не сумел установить власть надо мной. Ты помнишь озеро? И как стояли мы с тобою долго и обнимались? Я помню ту ночь. Я многого не помню теперь, но те объятия не забуду никогда. Допустим, мы с тобой переместились во времени, стерли все за последние годы и вновь стоим перед общежитием. Допустим, судьба дала нам второй шанс. Ты снова бы молчал? Я помню то молчание, но мне тогда нужны были слова. Они могли бы изменить многое…
Мой милый друг, то был момент волнительный. Пустяк какой-то, наверное, кто-то на месте моем отмахнулся бы от Яны, отшутился бы. А я действительно принял за второй шанс. Я расплатился, схватил ее за руку и потащил к общежитию, давно, кстати, закрытому, даже дверь там заколочена крест-накрест как в войну. Она не сопротивлялась, торопливо шла за мной и ей, верно, было неудобно на каблуке, но и слова не проронила.
Было уже темно, пусть не было еще такой глубокой ночи, как в тот незабываемый год, но был все же поздний вечер.
Мы встали друг против друга, глаза заглянули в глаза. И тут я ощутил мистическое чувство, было так, словно мы и в самом деле преодолели время, перенеслись в прошлое, и окружающее померкло, в мире остались только мы. Я взял ее за руки, она доверчиво смотрела на меня. И лица наши были близко-близко.
– Сегодняшний день, – начал я, – стал самым прекрасным в моей жизни. Ты была рядом, и это грело мое сердце, мою душу и рождало самые светлые чувства. Я счастлив и не боюсь признаться в этом. Я взволнован, да, я очень волнуюсь, потому что знаю, как дорога ты для меня, и не стану скрывать, что ты для меня – родная. Я не могу и не имею права потерять тебя, отдать другому, я никогда этого не допущу, не предам тебя и не оставлю, не дам повода усомниться в себе и буду защищать от бед и напастей, стану тебе надежнейшим другом и отдам последнее за твое счастье, я подарю его тебе. С первой минуты, с того мига, когда я увидел тебя, я понял, что ты и есть моя судьба. С тех пор я твой, а ты – моя. Я обещаю, что моя любовь не угаснет и будет такой же, как в первый день. Я буду любить твои глаза, волшебные глаза, ответившие мне взаимностью, и чудесные волосы с запахом цветов, и эти прелестные губы, я буду нежно целовать твои руки, ласкать и успокаивать в минуты горькие, поддержу в самый сложный момент. Я обещаю, что все горести разделим мы пополам, как и радость, я обещаю тебе много радости.
Я дам тебе жизнь необыкновенную.
А если станет плохо, то мы отправимся с тобою, только с тобой одною вместе в наше тайное место. Там тишина и там всегда лето, там покой удивительный. Мы возьмемся за руки и пойдем мимо синевы леса, по зелени травы, ласкаемые южным ветерком, и ляжем на цветущем ковре, под лазурью небес, утонем в нем и будем дышать покоем, станем держаться за руки, смотреть ввысь и молить, чтобы счастье наше не кончалось, и чтобы силы наши умножились. И там, в потаенном месте, никто нас не найдет, станет оно сокровенным, символом и зароком нашей любви, которую никто и ничто не сможет разрушить.
Я вручаю тебе верность вечную и отдаю тебе саму свою жизнь…
– Жизнь? – повторила она.
– Бери же, она теперь твоя, как и моя любовь, все теперь в твоих руках, все, что у меня есть, и только тебе решать, буду ли я счастлив, будешь ли счастлива ты.
Она высвободила свои руки из моих рук, обняла меня крепко и порывисто и, кажется, плакала, так и стояли мы, обнявшись, долгое время, уткнувшись в плечи и не шевелясь. Должно быть, нас снова приняли за сумасшедших. Потом она отпустила меня, заглянула мне в глаза и спросила:
– Ты будешь обо мне заботиться?
– Да!
– И так будет всегда?
– Да!
– Обещаешь?
– Да!
Она улыбнулась и легким поцелуем скользнула по губам моим, но не ушла.
– Видишь, все было тогда правильно… И я услышала, наконец, что сказал бы ты мне в ту незабываемую ночь. Жаль, что твои слова прозвучали слишком поздно. Но я очень рада, что встретила тебя, – и она снова крепко обняла меня.
На следующий день я ее не нашел, она исчезла, видимо, уехала из города окончательно.
Я не ищу ее, мой милый друг.
Но я не оставляю надежды найти тебя.
До свидания, мой милый друг!
 |
 |
 |
 |