Письмо седьмое. Послание небес

Мой милый друг!

Здравствуй!

Прости, я задержал с письмом, но были на то обстоятельства.

Главным событием недели прошедшей стал, несомненно, гром небесный, космический визит. Ты, конечно, слышала о нем, наверняка слышала и видела даже записи, ведь новость родилась и стремительно разлетелась по социальным сетям. Многие ранним утром проснулись от чудовищного грохота. Вздрогнули и долго еще тряслись стекла в окнах, взвыли дико автосигнализации и перекликались агонизирующе, наводя жуть на вырванных из сна, ошеломленных людей.

Все бросились к окнам, схватили гаджеты и начали снимать белеющее небо, иные думали, что началась война. Вероятно, грохот и показался чудовищным потому, что произошел ранним утром, в тот час, когда природа обычно замирает, когда одни засыпают, а другие просыпаются, когда ночь в извечной борьбе уступает натиску крепнущего дня и когда солнце возвещает о своем скором ослепительном царстве алеющею далью. Тело небесное, неизвестное, оставило след заметный, словно тюбик краски выдавил художник на холсте, и умчалось, как передавали, в сторону соседних областей.

И там тоже много было слухов.

Я слышал разные версии, множество разговоров, ты же понимаешь, что о причастности к такому событию спешили заявить все, кто только мог и желал заявить, и потому версий действительно было очень много. Ученые склоняются к метеороиду – это такое небольшое, но опасное небесное тело, большущий камень, по сути, окончательная характеристика которого зависит от того, долетел он до поверхности Земли или нет. Если долетел, то называется он метеоритом, а если нет – то это уже болид, сгоревший в атмосфере.

Я слышал, что много охотников за чудесным и просто авантюристов рыщут по окрестностям, пытаются найти осколки, похвалиться ими перед миром, возможно, и продать потом как нечто удивительное, уникальное, трудно добытое и потому очень ценное. Но сколь-нибудь достоверных доказательств найденных обломков пока не представлено. Это порождает новые слухи. Говорят, что вскоре после взрыва в тихом утреннем небе тревожно загудели самолеты. И снова слухи – может быть, ракету неудачно испытали новую?

Есть и версии совершенно изумительные, о пришельцах, разумеется, о жителях иных миров, прибывших покарать нас. Наверное, имеется, за что мы достойны кары, однако же я думаю – неужели пришельцы невинны и безгрешны? И если уж так верим мы, то кто дал право им на нашу кару? И почему – разве мир наш единственный, погрязший в пороках? Мистицизм, похоже, овладевает обществом, и это знак дурной. Это означает, что сомнения сильны, что верят люди в послание небес.

На меня же, мой милый друг, новость главная не произвела впечатления. Отнесся я к ней равнодушно, как отнесся бы к любой другой новости, какою бы потрясающей ни казалась она людям. Я крайне загрустил, мой милый друг.

Вот уже несколько недель прошло, как я начал писать тебе, но отклика нет. Я не знаю, жива ли ты, хотя чувствую, конечно, несомненно, что жива! Я не знаю где ты и счастлива ли? Как ты живешь без меня, помнишь ли меня, вспоминаешь ли? Мне хочется думать, что ты скучаешь по мне, но я боюсь так думать, потому что ответ, придуманный мною в воображении ответ, способен больно ранить, а раны новой я не переживу. Я просто отдаюсь на волю чувств и гадаю.

Сейчас лето. Оно в этом году рваное, иные дни можно спутать с осенними, а иные обжигают каким-то южным жаром, однако мысли мои о том, что лето это – первое без тебя за многие годы. Без сомнения, это самое несчастное лето в моей жизни, несчастнее которого, наверное, для меня и придумать нельзя. Сколько будет еще их, месяцев горьких и одиноких, дней тусклых и грустных лет, но теперешнюю пору ничем уж не затмить.

Тяжесть текущую начал я понимать только сейчас. Видимо, так люди и принимают пришедшее горе, постепенно, взвешивая его и оценивая, сравнивая с тем, что было и с тем, что могло бы быть. Иначе как понять, что пришло горе? Мне горько, мой милый друг, потому что теперь я как никогда остро осознаю, что было у нас и первое лето, был и первый день, было знакомство и первый взгляд, были какие-то слова, сказанные впервые, было и первое впечатление, и первое воспоминание. Был и первый восторг, и первое желание снова встретиться, увидеть тебя, мой милый друг, говорить с тобою и наслаждаться минутами, проведенными вместе.

Теперь все это в прошлом и чем значительнее, чем обширнее и длиннее оно становится, тем больше сомнений роется во мне. А были ли чарующие дни, были ли прелестные минуты, были ли мгновения, в которые праздновали мы с тобою наши победы? О да, были! Ты ведь помнишь их, наши победы над обстоятельствами, над странными людьми, наделенными какою-то властью, победы, добытые лишь нашей настойчивостью, добытые нашим союзом и нашею дружбой, порой вопреки всему, даже здравому смыслу, и сопряженные с мистикой? Ты помнишь, мой милый друг, маленькие жизненные победы, сближавшие нас, незаметные для других, но для нас с тобою бесценные?

Нынче я живу как в дурном сне. Сумерки кажутся особенно длинными, а когда хмурится небо и накрапывает дождь, удлиняются они бесконечно. Бывает, я подхожу к окну, не включая свет в комнате, и смотрю из сумерек в сумерки, из наступающей темноты в темноту наступающую. Стекло все серое, плачущее в извилинах дождя, искажает слезою восприятие, и мир кажется иным, я же вспоминаю счастливые дни, дни светлые. Я помню томление, которое всегда испытывал перед встречами с тобою, поскольку знал, что окончится все мукой расставания.

Я помню запах дождя в тот день, когда шли мы с тобою, счастливые, от реки, из кафе. Это было в тот день, когда ты все уже решила, но еще не сказала мне окончательно, и прохожие смотрели на нас по-особенному, я тогда не понимал почему, но теперь-то понимаю их. Ты улыбалась и глубоко дышала влажным воздухом, будто старалась запомнить его, тот запах намокшего города, старинного, и взглядывала на меня, будто старалась скрепить в своей памяти все, что происходило, что видела и чем дышала. Я думаю, запах дождя теперь напоминает тебе обо мне, и ты улыбаешься, не грустно, но счастливо, когда начинается дождь, и вдыхаешь его запах глубоко, закрыв глаза, вскинув голову, вспоминаешь.

Вспоминаю и я.

На следующий день – солнце яркое, жарко, люди под окнами радостны, что снова тепло, синее небо в облаках. А я тоскую по дождю.

Мне горько, однако присутствие твое становится все более чарующим. Я понимаю, что проведенные с тобою дни вспоминаются мне все более прекрасными, что и неизбежно, я совершенно не помню ссор, да и случались ли они в нашей жизни? И я понимаю, что не утратил тебя бесследно. Нет, ты по-прежнему со мной, ты живешь в моем сердце, в моей душе, в моей памяти. Мир все еще полон тобою, мой милый друг! Запах дождя – это ты, и облака в бирюзе – это ты, тихая река под мостом – тоже ты, и радость лета – это ты!

Нечто дивное и таинственное живет теперь между нами, на расстоянии. Я брожу по старинным улицам, но брожу не один – я гуляю с тобой! А если  случается успех, то и его делю я с тобою. Я каждое утро желаю тебе прекрасного дня, а каждый вечер – спокойной ночи! И молю судьбу о том, чтобы хотя бы раз еще встретить тебя, мой милый друг!

Однако наутро пугаюсь вечерней молитвы, конечно только о том, чтобы встретить тебя, понимаю, что встреча наша может быть лишней, ненужной и даже вредной и опасной, что если ты решила изменить все кардинально, то так тому и быть. Но вечером снова молю о встрече. Полагаю, ты много думала обо мне, о моем месте в своей жизни и месте своем в жизни моей, прежде чем принять решение окончательно. И было в этом много грусти, но было много и прелести, я и сам сквозь тоску, бывает, улыбаюсь.

Плохие мысли, порой, предательски лезут в голову. Случается, я начинаю думать об ошибках, о том, что однажды следовало поступить иначе, произнести иные слова, возможно, улыбнуться или сдержать улыбку. Мешаются планы, как все исправить, планы безумные… Но к счастью я не утратил еще способности понять, что хаос мысленный порожден одним лишь желанием, желанием острым, быть снова с тобою. Глупый порыв, не более.

Мой милый друг, душа моя наполнена благодарностью! Я счастлив тем, что были наши дни.

До свидания, мой милый друг!


Обсуждение новостей доступно в соцсетях