Мой милый друг!
Здравствуй!
Вот и подошло время проститься с тобою.
Сегодня я не стану рассказывать тебе новости, и не потому, что их нет, а по причине грустной: ответа от тебя не поступило. На что я рассчитывал? Не знаю и сам. Не знаю, как бы поступил, если бы ты ответила, мой милый друг, наверное, обезумел бы от счастья, но что стало бы со мной после прочтения, что содержалось бы в твоем послании? Возможно, ты права.
Я превратился в человека несчастного, прежде всего, несчастного тем, что безразличие стало главною моей составляющей жизни, и новости не трогают меня, не занимают более, какими бы чудесными или ужасными, сенсационными они бы ни были.
Пожалуй, я выплеснул самое важное из того, что накопилось у меня в душе в период расставания с тобой. И понимаю, что совершил громадную ошибку, что все выплеснутое следовало сохранить и раз за разом, вынимая его из глубин, переживать, и тогда я не стал бы тем бездушным существом, в которое превратился. И не утратил бы надежду.
Кажется, я говорил тебе, мой милый друг, что чувствую себя самым несчастным на Земле, хотя это не так, много несчастных бродит по нашей планете, но ощущение увеличилось стократ. Мне даже мнится, порой, что был я невероятно счастлив даже день назад, два или три, хотя думал и в те дни так же, как думаю сейчас. Мой бесконечный путь превратился в путь замкнутый, в тот самый неразрывный круг, из которого вырваться можно лишь по воле случайной, силой могучею.
Очень тяжело просыпаться каждое утро с мыслью о том, что очередной день вновь пройдет без тебя и что единственною нашей связью станет очередное же мое письмо. Но кто читает их? Кто, если не ты? Мне безразлично и это. Главное, что ты их читаешь – я знаю.
Я знаю и то, что стала ты человеком другим, и знаю совершенно точно, что ты ответила бы на мои послания, будь у тебя такая возможность. Теперь гадаю: что за человеком ты стала? Что за причины появились у тебя для молчания? И верю в то, что хочешь мне ответить.
Я закрываю глаза, а что же остается, и вижу тебя, мой милый друг. Дивный день, не жаркий, но и не холодный, лениво светит солнце, редкие облака нехотя плывут по небу, оно цвета лазури, насыщенное, важное и высокое; остро пахнет травами, пахнет и смолянистою хвоей из рощи, и грибами, цветами, листьями спелой березы и сладковатою липой. Шумит, волнуется вечность, заявляет о себе шепчущимися кронами и стрекотанием в траве и полуденным звоном, который так и стоит в ушах, грудь наполняется запахами щекочущими, жизнь кажется чудесной и жить хочется бесконечно. Хочется, чтобы время остановилось, чтобы миг волнительный, чарующий не прошел никогда, чтобы он стал вечным, но не в памяти, не в воображении, а в нашей простой, в общем-то, жизни.
Я вижу тебя, ты стоишь среди высокой первородной травы перед рощицей, мысок которой начинается на пригорке клином молодых берез, и присматриваешься к ней снизу вверх, перед тем, как зайти, дышишь полной грудью, наслаждаешься каждым вздохом и тоже, верно, мечтаешь, чтобы мгновения волшебные застыли навсегда. На сгибе локтя у тебя корзина – мы прибыли по ягоды и грибы, – на голове платок. Я стою чуть позади и незаметно любуюсь тобою. Ты просто одета, очень просто, но выглядишь красивою невероятно. Ты оглядываешься, с приветливой улыбкой, и я с грустью понимаю, что скоро красоту твою у меня украдут.
А теперь я вижу море. Накануне был закат потрясающий, бархатно-теплый, темнеющее сладкое солнце медленно опускалось за горизонт, за ту загадочную дальнюю дугу, где сходятся миры, которая веками манила романтиков. Оно огромное, это мягкое солнце, и мы с тобою уверены, что светит оно только нам. И пока солнце садится, мы бредем по берегу и никуда не спешим, и не можем наговориться, пусть говорим о разных пустяках. Мы понимаем друг друга с полуслова, угадываем мысли и желания, и счастливы этим, этим и спокойны.
Но что-то непостижимое случилось ночью.
Утром небо беснуется, фиолетово-ватное, нет уже мягкого солнца, не пустило его небо, оно так и не вышло из-за горизонта, гневается и могучее море, дыбятся волны, накатывают на берег с шумом грозным, шипят и отступают с ворчанием, жалобно кричат редкие чайки, стонут пронзительно, будто предчувствуют что-то еще более страшное. Ветер сносит их, и они ныряют, порой, кажется до самого морского дна, но смотришь – снова парят, удерживаясь крепко на потоках воздушных раскинутыми крыльями.
Мы бредем по берегу, на котором никого нет, кроме нас, и все так же болтаем о разных пустяках, и все так же счастливы. Пусть небо беснуется, пусть накатывают волны, пусть солнце мягко опускается за горизонт и не возвращается – нам все равно, наши души спокойны. Ты в легкой южной цветастой юбке, до щиколоток, и ветер треплет ее яростно, обматывает ноги, но ты весело смеешься, то и дело убираешь налетающие на глаза волосы, взглядываешь на меня незабываемо, и мгновения те хочется сделать вечными…
Зимние вершины, остро сверкавшие, до боли в глазах, какой-то час назад, потемнели, наступают сумерки, пусть еще не поздно, и поселок горный охватывает оживление, предвестник страсти ночной, но мы с тобою никуда не идем. Воздух пропитывается прохладой влажною, струящейся по склонам, проникает в каждую клетку, надышаться им невозможно. Мы с тобою устраиваемся на террасе, в удобных креслах-качалках, укрыв ноги пледом, в руках у нас дымящийся глинтвейн, и следим за закатом, как следили за ним многие люди задолго до нас, за умиранием вершин, тихо переговариваемся, болтаем о разных пустяках.
А когда пики становятся неразличимыми и темнота густо накрывает поселок, уходим в дом, устраиваемся у жаркого очага и долго говорим обо всем на свете, о наших мечтах, о прошлом и будущем, хохочем, вспоминая эпизоды забавные, и не можем наговориться, не замечаем, как наступает рассвет, как обнажаются шапки снежные…
Я знаю, мой милый друг, что в жизни твоей произошли перемены значительные, и полагаю, что связана ты теперь обязательствами, отношениями такими, которым дружба со мной, дальнейшее наше общение могут помешать. Я принимаю твою новую жизнь и приношу себя в жертву ей, не стану больше совершать попыток найти тебя и связаться с тобою и даже если увижу на улице, то спрячу лицо, отвернусь, чтобы ты спокойно могла пройти мимо.
И я покину город, пусть он станет нашим заповедным местом, и попытаюсь найти себя где-нибудь еще, там, где воспоминания будут сжимать мое сердце болью нежною, но не той болью разрывающей, стонущей, которую испытываю я сейчас. Однако я тебя не забуду, совершенно уверен, потому что пробовал, потому что не знал и не знаю, как прожить хотя бы день без тебя. Это трудно невероятно, и я вспоминаю, что когда пришел с работы домой в тот первый день, он был поистине одиноким, то осознал, что таким отныне будет каждый мой день, и каждый утро я не буду знать, как его прожить. Поступками моими повелевать станут обстоятельства, чужие и не всегда приятные люди, которым нет дела до моих переживаний, которые не знают о том, что ты живешь в этом мире, мой милый друг.
Как объяснить им простую истину, как объяснить то, что кто-то, порой, живет в унисон с душой другою, живет взаимно, и если связь разорвать, то душою же он умирает и только выглядит живым. Все это давно известно человечеству, но человеку каждый раз приходится объяснять заново.
Признаюсь, мой милый друг, я был растерян в первое время, не знал, что делать, занимал себя чем-то таким, что совершенно не запомнилось, убивал жизнь и работою, отъездами в командировки, но легче не стало. Кажется, я до конца не осознал еще того, что именно со мной произошло. Наверное, и у тебя чувства такие же и такие же мысли.
Время разделяет нас все больше, бороться с ним бессмысленно, но можно с ним договориться – о том, чтобы не стирало оно в памяти образы, чтобы не лишало рассудка с годами и чтобы не убивало надежду. Все же повороты бывают разные, и ты многое еще можешь передумать, как, впрочем, могу и я.
Минуты последние, сборы.
Передо мною зеркало. Ты ведь знаешь, мой милый друг, как не люблю я смотреться в зеркала, но в последние минуты смотрюсь и вижу человека нового и вижу человека старого, вижу человека измученного, но способного еще принять перемены жизни, вижу человека сожалеющего.
Я много думал о прошлом, виною тому, конечно, были и мои письма к тебе, но с ними пришло осмысление прожитого, и вспыхнули в уме ошибки, и разум подсказал ответы правильные, но время усмехнулось издевательски.
«Поздно – ничего уже не изменишь», – сказало оно.
До свидания, мой милый друг!
